<p> В Старую Кулатку из Безводовки, куда папу перевели третьим секретарём райкома, мы переезжали летом 1958 года. Папа с братом Сашей сидели с водителем, а мы с мамой уютно устроились в кузове грузовика на диване, спиной к кабине и тёплому ветерку, ласково поглаживающему наши с мамой волосы, которые перемешивались во что-то одно, общее. Настроение было замечательное, это так приятно сидеть в маминых объятьях, для меня редкое удовольствие, к сожалению. Это брат, вплоть до седьмого класса, уже на полголовы выше мамы, спокойно мог забраться к ней, сидящей на диване, на колени, и обнимая её шептать:<p>
- Мамочка моя!
Я так не могла почему-то, мне всегда казалось, будто она меня попрекала, что я не люблю её. Может быть это и было пару раз за всю жизнь, но мне хватило этого для чувства вины по полной программе. Конечно, она любила меня, и никогда не дала бы меня в обиду, она была преданной и самоотверженной мамой. Время было такое, да, я внешне была похожа на не очень любимую свекровь, и наверное это её раздражало. Вот она и воспитывала, как получалось. Родители для своих детей делают всё, что могут, только вот оценить мы это не всегда в состоянии.
Старая Кулатка по сравнению с Безводовкой производила удручающее впечатление. Пыльно, жарко, растительности мало. Жильё наше - кривая облезлая изба, маленькая, и неуютная, с нещадными клопами, к тому же. Но маленьким детям дом, там, где мама и папа, мне кажется, я тогда совсем не переживала по поводу интерьера и прочих неудобств. Осенью мне исполнялось семь лет, и я, жуть как, хотела пойти в школу. Но родители меня не отдали ни в садик, ни в школу. Мы с Сашей получали домашнее воспитание. Соседей почти не помню, рядом жили то ли Шабаевы, то ли Шабакаевы. Трое детей: младший - Сашин ровесник, девчонка чуть постарше меня, и самый старший пацан почти взрослый, вроде бы пятиклассник.
И попалась я к ним в настоящее психологическое рабство. Оказывается, что этот случай настолько типичен в детской среде, что я такие картины наблюдала, когда уже стала педагогом.
Село Старая Кулатка было татарским, и что бы там ни говорили, в то время, про большую семью народов, мои родители подружились только с тремя семьями русских, жившими там. Почти в первые же дни после приезда, мы побывали в гостях у Лысовых, в доме на краю села, где прекрасно провели время с их детьми, там я буквально влюбилась в старшеклассницу Нину Лысову. Но жили они далеко от нас, и как бы, не с руки было там бывать часто.
Как-то меня отпустили в кино с Шабакаевскими детьми, было воскресенье, и фильмы в селе для детей показывали в клубе только по выходным. Небольшой праздник, можно сказать. Мама вручила мне один рубль, старый ещё, дореформенный. Билет стоил пятьдесят копеек, а сдачу, оставшиеся монетки, я всё время крепко держала в кулачке, боясь потерять.
Когда закончился фильм, мы отправились домой, и вдруг меня окликнула Нина Лысова. Она меня назвала Любочкой.
По всей видимости, импульсивность и избыток чувств у меня зашкаливал уже тогда. Я взмахнула руками от радости и бросилась к ней в объятья, кулак раскрылся и монеты, так тщательно оберегаемые, полетели в разные стороны.
Она меня покружила, как маленькую, мы о чем-то перекинулись словами, и разошлись. Про потерянные деньги я даже не вспомнила.
А вот Шабакаевские обратили на это внимание и даже помогали мне собирать разлетевшиеся монеты, из которых часть оказалась потерянной навсегда.
Я как-то не придала этому значения, потому, что собиралась рассказать маме про встречу с Ниной. Но соседские дети определили этому совершенно другую окраску. И про то, что я чуть ли не преступница и много ещё чего другого, и что меня за это дома очень сильно накажут. Запугали так грамотно, что я, девочка, которую дома пальцем не тронули, даже голос не повышали ни разу, была совершенно деморализована.
«Друзья» поставили мне условия:
- Если ты не будешь теперь выполнять все наши требования, то скажем маме про тебя.
Составили мне оправдательную речь, и пошли защищать от родительского гнева. Я что-то мямлила перед мамой, плакала и просила прощения, мама была снисходительна и никакого наказания, естественно не последовало.
Но, с тех пор начался мой детский ад.
Дети совсем не ангелы, я может даже, скажу что-то резкое, но мне кажется, что подлецами могут быть и совсем ещё молодые люди. Во всех детских играх я водила и «маялась» за весь выводок Шабакаевых в прятках, в догонялках, в лапту. Из игры уйти нельзя – «а то скажу».
Я отдавала выданную дома конфету, хлеб с вареньем, выносила на улицу самую красивую куклу. А потом что-то врала маме, выкручивалась, почему взяла без разрешения, почему платье запачкано. У всех девочек в улице были одинаковые литровые лейки, в них мы носили воду из родника, так перед домом Шабакаевых, я отливала половину своей воды соседской девочке. Мама каждый раз удивлялась и просила не лениться.
«А то скажу» висело надо мной как страшный ужас.
Но всё когда-нибудь кончается. То ли мама догадалась, то ли я своим измученным умом поняла, что лучше родителям всё рассказать, и я перестала подчиняться придуманным соседским правилам. Пару раз меня отлупили, но я не сдавалась. И вот в один прекрасный день мои «рабовладельцы» всем выводком пришли к маме и в красках рассказали, что я не уронила монеты, а сама выбросила.
После допроса с пристрастием, соседи были с позором изгнаны из нашего дома. Мы с мамой плакали. А потом она сказала мне.
- Чтобы не случилось, в какую бы неприятность ты не вляпалась, кто бы и чем бы там тебе не угрожал, родители должны об этом знать обязательно!
Да, потом в жизни всякое бывало, но мысль о том, что за моей спиной есть мама и папа, придавала мне силы, воли и стойкости. Уж пусть от родителей влетит. Это не самое страшное.
Потому, что только они вытащат, помогут, простят.
Потому маленькая беззащитная мама сильнее всех врагов.
История от Левиной Любови Тимофеевны, г. Ульяновск
- Мамочка моя!
Я так не могла почему-то, мне всегда казалось, будто она меня попрекала, что я не люблю её. Может быть это и было пару раз за всю жизнь, но мне хватило этого для чувства вины по полной программе. Конечно, она любила меня, и никогда не дала бы меня в обиду, она была преданной и самоотверженной мамой. Время было такое, да, я внешне была похожа на не очень любимую свекровь, и наверное это её раздражало. Вот она и воспитывала, как получалось. Родители для своих детей делают всё, что могут, только вот оценить мы это не всегда в состоянии.
Старая Кулатка по сравнению с Безводовкой производила удручающее впечатление. Пыльно, жарко, растительности мало. Жильё наше - кривая облезлая изба, маленькая, и неуютная, с нещадными клопами, к тому же. Но маленьким детям дом, там, где мама и папа, мне кажется, я тогда совсем не переживала по поводу интерьера и прочих неудобств. Осенью мне исполнялось семь лет, и я, жуть как, хотела пойти в школу. Но родители меня не отдали ни в садик, ни в школу. Мы с Сашей получали домашнее воспитание. Соседей почти не помню, рядом жили то ли Шабаевы, то ли Шабакаевы. Трое детей: младший - Сашин ровесник, девчонка чуть постарше меня, и самый старший пацан почти взрослый, вроде бы пятиклассник.
И попалась я к ним в настоящее психологическое рабство. Оказывается, что этот случай настолько типичен в детской среде, что я такие картины наблюдала, когда уже стала педагогом.
Село Старая Кулатка было татарским, и что бы там ни говорили, в то время, про большую семью народов, мои родители подружились только с тремя семьями русских, жившими там. Почти в первые же дни после приезда, мы побывали в гостях у Лысовых, в доме на краю села, где прекрасно провели время с их детьми, там я буквально влюбилась в старшеклассницу Нину Лысову. Но жили они далеко от нас, и как бы, не с руки было там бывать часто.
Как-то меня отпустили в кино с Шабакаевскими детьми, было воскресенье, и фильмы в селе для детей показывали в клубе только по выходным. Небольшой праздник, можно сказать. Мама вручила мне один рубль, старый ещё, дореформенный. Билет стоил пятьдесят копеек, а сдачу, оставшиеся монетки, я всё время крепко держала в кулачке, боясь потерять.
Когда закончился фильм, мы отправились домой, и вдруг меня окликнула Нина Лысова. Она меня назвала Любочкой.
По всей видимости, импульсивность и избыток чувств у меня зашкаливал уже тогда. Я взмахнула руками от радости и бросилась к ней в объятья, кулак раскрылся и монеты, так тщательно оберегаемые, полетели в разные стороны.
Она меня покружила, как маленькую, мы о чем-то перекинулись словами, и разошлись. Про потерянные деньги я даже не вспомнила.
А вот Шабакаевские обратили на это внимание и даже помогали мне собирать разлетевшиеся монеты, из которых часть оказалась потерянной навсегда.
Я как-то не придала этому значения, потому, что собиралась рассказать маме про встречу с Ниной. Но соседские дети определили этому совершенно другую окраску. И про то, что я чуть ли не преступница и много ещё чего другого, и что меня за это дома очень сильно накажут. Запугали так грамотно, что я, девочка, которую дома пальцем не тронули, даже голос не повышали ни разу, была совершенно деморализована.
«Друзья» поставили мне условия:
- Если ты не будешь теперь выполнять все наши требования, то скажем маме про тебя.
Составили мне оправдательную речь, и пошли защищать от родительского гнева. Я что-то мямлила перед мамой, плакала и просила прощения, мама была снисходительна и никакого наказания, естественно не последовало.
Но, с тех пор начался мой детский ад.
Дети совсем не ангелы, я может даже, скажу что-то резкое, но мне кажется, что подлецами могут быть и совсем ещё молодые люди. Во всех детских играх я водила и «маялась» за весь выводок Шабакаевых в прятках, в догонялках, в лапту. Из игры уйти нельзя – «а то скажу».
Я отдавала выданную дома конфету, хлеб с вареньем, выносила на улицу самую красивую куклу. А потом что-то врала маме, выкручивалась, почему взяла без разрешения, почему платье запачкано. У всех девочек в улице были одинаковые литровые лейки, в них мы носили воду из родника, так перед домом Шабакаевых, я отливала половину своей воды соседской девочке. Мама каждый раз удивлялась и просила не лениться.
«А то скажу» висело надо мной как страшный ужас.
Но всё когда-нибудь кончается. То ли мама догадалась, то ли я своим измученным умом поняла, что лучше родителям всё рассказать, и я перестала подчиняться придуманным соседским правилам. Пару раз меня отлупили, но я не сдавалась. И вот в один прекрасный день мои «рабовладельцы» всем выводком пришли к маме и в красках рассказали, что я не уронила монеты, а сама выбросила.
После допроса с пристрастием, соседи были с позором изгнаны из нашего дома. Мы с мамой плакали. А потом она сказала мне.
- Чтобы не случилось, в какую бы неприятность ты не вляпалась, кто бы и чем бы там тебе не угрожал, родители должны об этом знать обязательно!
Да, потом в жизни всякое бывало, но мысль о том, что за моей спиной есть мама и папа, придавала мне силы, воли и стойкости. Уж пусть от родителей влетит. Это не самое страшное.
Потому, что только они вытащат, помогут, простят.
Потому маленькая беззащитная мама сильнее всех врагов.
История от Левиной Любови Тимофеевны, г. Ульяновск
