Психологические этюды.
Бывает, по воле случая, в силу жизненных обстоятельств, теряем мы мыслительную способность, способность анализировать. Случается это тогда, когда душа не способна нести тот тяжкий груз испытаний, что свалился на хрупкие плечи.
По этой причине от тех, кто потерял разум, остаётся лишь видимая глазу оболочка, нашпигованная бредовыми идеями, извращёнными понятиями, фантазиями и абсурдом.
И там, на дне разума, как на дне глубокого колодца, едва виден отблеск зари и чистого неба, ясного незамутнённого сознания, но стоит только опустить в колодец ведро, всколыхнуть водную гладь, как запляшут блики-чёртики рябью по воде, поднимут на поверхность со дна мутную взвесь. И окажется набранная вода для питья непригодной, и постигнет разочарование того, кто потревожил журавель, опуская в колодец ведро.
Впрочем, те престранные люди, о ком пойдёт речь ниже, такие же, как мы, только их реальность несколько отличается от нашей…
1.Черный ящик
Словно огниво, чиркает обувь полоумной старухи о шероховатую поверхность асфальта, высекая неприятные для слуха звуки - «ширк-шорк», «ширк-шорк».
Старуха давно согнулась под грузом прожитых лет, но голова ещё гордо откинута назад, как тогда, в молодости, когда вместо засаленной фуфайки – модное пальто, вместо калош – туфли на каблуке, вместо дырявого платка – кокетливая шляпка.
Мимика у бабки подвижная, как у мартышки, что корчит рожицы посетителям зоопарка. Правда, улыбчивый тонкогубый рот съехал немного вправо и вбок, и это особенно бросается в глаза, когда старуха смеётся.
Разбрызгивая слюну и активно жестикулируя, за пятнадцать-двадцать минут, поведает старушка первому встречному нехитрую свою биографию – от рождения и до последнего замужества. А дальше – тишина, как будто и не было у неё жизни после…
- Первый мужик трактористом был, пил-гулял, колотил нещадно, и всё норовил по голове да по голове... Кричал: «Всю дурь из твоей башки, Манька, выбью!»
Второй на скотобойне работал. Тоже пил безбожно… Бывало, зайду к нему на работу, а он тушу разделывает. После выпьет, и окровавленными руками закуску хватает...
Третий – рохля-рохлей, каких свет не видывал! Энтого я сама колотила, всласть накуражилась! На кой, скажи мне, вместо мужика – половая тряпка?..
А четвёртого мужика подружка увела закадычная. Недолго голубки миловались – тока от меня сбёг, тут же вскорости и сдох, собака. Так ей и надо, подружке-то…
Старуха хватает меня за пуговицу пальто и тянет к себе, дышит жарко, горячо. Дух от бабки доносится специфический: скисшего молока, лука и протухшей рыбы. Я в ужасе отшатываюсь…
- Погоди, друг ситный, ишшо не всё рассказала… Я ж красавицей была, кавалеров – тьма-тьмушшая!
- Пора мне, - я пытаюсь вырваться из лап старухи.
Широкая ладонь, с грязным ободком вокруг ногтей, словно клещами, вцепляется в воротник пальто.
- Женат? Баба есть?.. Все мы бабы – твари подколодные!
Вокруг нас с бабкой образовалась зона отчуждения – прохожие, дабы не быть втянутыми в неприятную ситуацию, спешно пробегают мимо.
Я, наконец, вырываюсь из её клешней и торопливо перебегаю улицу на красный глаз светофора. Меня всё ещё преследует скрипучий звук старческого голоса и неприятный запах…
Оглянувшись, вижу, как худая согбенная фигура, шаркая калошами, устремляется прочь. За ней, словно собака на привязи, царапая асфальт пластмассовым брюхом, ползёт ящик, доверху набитый барахлом.
Я знаю: куда бы ни шла старуха, в любое время суток, в любое время года, ящик, как преданный пёс, привязанный к руке длинным джутовым поводком-верёвкой, тащится следом.
«Ширк-шорк», «ширк-шорк» - как старые, давно знакомые друзья, перекликаются между собой ящик и калоши...
Зимой, когда выпадает снег, ящик, поскрипывая, легко катится за бабкой. Летом – сложнее, старухе приходится прилагать усилия, чтобы тянуть за собой всякую дребедень: пустые бутылки, старые мешки, рванину и ещё бог весть чего...
Бабкино «приданое», если присмотреться, вовсе не хлам!
Это – её несостоявшаяся жизнь, нескладица, несуразица, маразм и нелепица.
Не раз пытались пристроить Марию в приют для престарелых, только не поддалась старуха, обругала врачей, социальных работников, президента и иже с ним. Со временем отступились от бабки – пускай, мол, живёт, никому в конце концов, не мешает, сама себя обслуживает…
Так и таскает бабка Марья за собой короб. А что поделаешь? Короб – это самое ценное, что у неё осталось.
От Натальи Колмогоровой
Бывает, по воле случая, в силу жизненных обстоятельств, теряем мы мыслительную способность, способность анализировать. Случается это тогда, когда душа не способна нести тот тяжкий груз испытаний, что свалился на хрупкие плечи.
По этой причине от тех, кто потерял разум, остаётся лишь видимая глазу оболочка, нашпигованная бредовыми идеями, извращёнными понятиями, фантазиями и абсурдом.
И там, на дне разума, как на дне глубокого колодца, едва виден отблеск зари и чистого неба, ясного незамутнённого сознания, но стоит только опустить в колодец ведро, всколыхнуть водную гладь, как запляшут блики-чёртики рябью по воде, поднимут на поверхность со дна мутную взвесь. И окажется набранная вода для питья непригодной, и постигнет разочарование того, кто потревожил журавель, опуская в колодец ведро.
Впрочем, те престранные люди, о ком пойдёт речь ниже, такие же, как мы, только их реальность несколько отличается от нашей…
1.Черный ящик
Словно огниво, чиркает обувь полоумной старухи о шероховатую поверхность асфальта, высекая неприятные для слуха звуки - «ширк-шорк», «ширк-шорк».
Старуха давно согнулась под грузом прожитых лет, но голова ещё гордо откинута назад, как тогда, в молодости, когда вместо засаленной фуфайки – модное пальто, вместо калош – туфли на каблуке, вместо дырявого платка – кокетливая шляпка.
Мимика у бабки подвижная, как у мартышки, что корчит рожицы посетителям зоопарка. Правда, улыбчивый тонкогубый рот съехал немного вправо и вбок, и это особенно бросается в глаза, когда старуха смеётся.
Разбрызгивая слюну и активно жестикулируя, за пятнадцать-двадцать минут, поведает старушка первому встречному нехитрую свою биографию – от рождения и до последнего замужества. А дальше – тишина, как будто и не было у неё жизни после…
- Первый мужик трактористом был, пил-гулял, колотил нещадно, и всё норовил по голове да по голове... Кричал: «Всю дурь из твоей башки, Манька, выбью!»
Второй на скотобойне работал. Тоже пил безбожно… Бывало, зайду к нему на работу, а он тушу разделывает. После выпьет, и окровавленными руками закуску хватает...
Третий – рохля-рохлей, каких свет не видывал! Энтого я сама колотила, всласть накуражилась! На кой, скажи мне, вместо мужика – половая тряпка?..
А четвёртого мужика подружка увела закадычная. Недолго голубки миловались – тока от меня сбёг, тут же вскорости и сдох, собака. Так ей и надо, подружке-то…
Старуха хватает меня за пуговицу пальто и тянет к себе, дышит жарко, горячо. Дух от бабки доносится специфический: скисшего молока, лука и протухшей рыбы. Я в ужасе отшатываюсь…
- Погоди, друг ситный, ишшо не всё рассказала… Я ж красавицей была, кавалеров – тьма-тьмушшая!
- Пора мне, - я пытаюсь вырваться из лап старухи.
Широкая ладонь, с грязным ободком вокруг ногтей, словно клещами, вцепляется в воротник пальто.
- Женат? Баба есть?.. Все мы бабы – твари подколодные!
Вокруг нас с бабкой образовалась зона отчуждения – прохожие, дабы не быть втянутыми в неприятную ситуацию, спешно пробегают мимо.
Я, наконец, вырываюсь из её клешней и торопливо перебегаю улицу на красный глаз светофора. Меня всё ещё преследует скрипучий звук старческого голоса и неприятный запах…
Оглянувшись, вижу, как худая согбенная фигура, шаркая калошами, устремляется прочь. За ней, словно собака на привязи, царапая асфальт пластмассовым брюхом, ползёт ящик, доверху набитый барахлом.
Я знаю: куда бы ни шла старуха, в любое время суток, в любое время года, ящик, как преданный пёс, привязанный к руке длинным джутовым поводком-верёвкой, тащится следом.
«Ширк-шорк», «ширк-шорк» - как старые, давно знакомые друзья, перекликаются между собой ящик и калоши...
Зимой, когда выпадает снег, ящик, поскрипывая, легко катится за бабкой. Летом – сложнее, старухе приходится прилагать усилия, чтобы тянуть за собой всякую дребедень: пустые бутылки, старые мешки, рванину и ещё бог весть чего...
Бабкино «приданое», если присмотреться, вовсе не хлам!
Это – её несостоявшаяся жизнь, нескладица, несуразица, маразм и нелепица.
Не раз пытались пристроить Марию в приют для престарелых, только не поддалась старуха, обругала врачей, социальных работников, президента и иже с ним. Со временем отступились от бабки – пускай, мол, живёт, никому в конце концов, не мешает, сама себя обслуживает…
Так и таскает бабка Марья за собой короб. А что поделаешь? Короб – это самое ценное, что у неё осталось.
От Натальи Колмогоровой
