Современный мир меняется с такой скоростью, что я не успеваю за ним: не успеваю приспособиться, не успеваю даже запомнить череду событий, стремительно сменяющих друг друга. Не хочет моя память фиксировать происходящее, снова и снова возвращает меня в другое время и другое пространство...
Бабуль, можно я пойду к Синицким поиграть?
-Можно, дочка, кланяйся от меня Полине Арсентьевне….
-Бабуль, а можно я виноград сорву?
-Можно, конечно, только помой.-
И уже деду:
-Смотри, отец, ну не ребенок, а ангел небесный.
И приятельницам своим она не раз, сидя на лавочке возле нашего дома, говаривала про своих внучек:
-Ангелы, а не дети.
Причем произносила она это необычайно красиво - анделы.
Кто такие анделы, какие они и чем мы, я и мои старшие сестры, на них похожи, я не понимала, но очень этим сравнением гордилась. Ведь это говорила моя бабушка, а она самая мудрая в семье, значит так оно и есть.
Бабуля, милая моя...
Она никогда не поучала, не наставляла, не читала нравоучений, казалось, вообще не вмешивалась в моё воспитание, а просто всегда была рядом: ведь родители на работе, кто ж за дитем присмотрит, кто накормит, косички заплетёт, поможет уроки приготовить. Она не умела ни читать, ни писать, не пришлось выучиться в детстве, ну а в 20-30-е годы, когда по всей стране советская власть боролась с неграмотностью, ей уже было не до этого - семья, дети, хозяйство, работа в колхозе. Да и, как она говорила
- Совестно за парту садиться в тридцать-то лет.
Вот и осталась "небразованной". А уроки делать все равно помогала:
- Старайся, дочка, шибче старайся. Пиши красивше, вон кака буковка-то негодяшша вышла.
И я старалась изо всех сил, так хотелось, чтоб все буковки были годящимися для бабушки, чтоб погладила она меня по соломенным моим волосенкам своей мягкой и теплой рукой и просто сказала:
- Умница моя, разумница…
Бабушка никогда не говорила о Боге. Глубоко верующая и неграмотная, но внутренне интеллигентная, она смиренно приняла выбор сына и снохи:
- Оне партейные оба.
И только неустанно молилась за детей своих и внуков, просила Господа простить их, неразумных, и не покидать, хранить им здоровье и уберегать от бед и напастей. Часто я наблюдала за бабушкой, стоя за дверью её крошечной комнатки. В двери было маленькое стеклянное оконце, дотянуться до которого и заглянуть внутрь таинственной комнаты мне, крохе, стоило больших усилий. Стоять на цыпочках было неудобно, но я терпела, так сильно притягивало меня непонятное действо. Бабушка зажигала лампадку под образами, размеренно произносила слова, подаваясь вперёд корпусом и осеняя себя крестным знамением. Иногда она вставала на колени, отдавая земные поклоны, тогда мне её не было видно и оттого становилось страшно. Успокаивало только размеренное, распевное не то чтение, не то песня.
На самом деле мне не запрещалось заходить в бабушкину комнату, но и не звала она меня туда. Лишь однажды, когда я лежала с температурой из-за ангины, а мама, как всегда, была в школе, бабушка взяла меня за ручку и повела в свою каморку. Там уложила меня на старую неудобную кушетку и накрыла своим пуховым платком. Потом достала из-за сундука трёхлитровую банку с мёдом. Крышкой банке служил кусок плотной коричневой бумаги, аккуратно обмотанный белой ниткой. Бережно намотав нитку на палец, бабушка открыла заветную банку, отколупала большой ложкой ярко-жёлтый комок уже засахаренного мёда и протянула мне:
- Давай, дочка, медок-то хороший, он тебя живо вылечит!
Я откусывала от комка кусочки, придавливала языком твёрдые крупинки и чувствовала, как, растворяясь, они обволакивают и обжигают моё больное горло.
- Дерёт аль нет? - спрашивала меня бабушка. Я кивала, а она удовлетворённо улыбалась и гладила меня по голове.
- Ну вот и ладно, вот и хорошо. Бог даст, так ужо и выздоровеешь! Мне было так сладко, не от мёда, конечно, а от бабушкиной спокойной заботы, от тепла её мягкой старческой руки, а ещё от света горящей лампадки. Мне вовсе не хотелось уходить из этой удивительной комнатки. Я лежала, смотрела в угол с образами. Маленькие иконки с яркими напечатанными картинками не были мне интересны, а вот стоящая по центру икона, старинная, с потемневшим от времени изображением, покорила меня своим таинственным притяжением. Икона была в медном окладе, так что взору открывалась только лицо и рука изображённого мужчины. Но и этого было достаточно, чтобы привлечь мое детское внимание.
- Бабуль, а кто этот дяденька? - решилась я. Бабушка снова погладила меня по голове и просто произнесла :
- Это, дочка, не дяденька, это Господь! Он всегда с нами рядом, он всегда помогает.
Я приподнялась, прижалась к бабушке – мне хотелось спросить у неё ещё что-нибудь, но бабушка меня опередила:
- Ну что, полегше тебе, миленька моя?! Айда, я тебя в твою комнату отведу.
Так я и не узнала, кто такой Господь, почему он везде и как он нам помогает. Вспоминая своё детство, я не перестаю удивляться мудрости этой старой, «небразованной», как она говорила, женщины. Не говоря о Боге, не заставляя молиться, не навязывая своих правил, а просто отдавая свою Любовь, она привела меня к Вере.
История от Елены Алексеевной Тепловой г. Жигулевск
Бабуль, можно я пойду к Синицким поиграть?
-Можно, дочка, кланяйся от меня Полине Арсентьевне….
-Бабуль, а можно я виноград сорву?
-Можно, конечно, только помой.-
И уже деду:
-Смотри, отец, ну не ребенок, а ангел небесный.
И приятельницам своим она не раз, сидя на лавочке возле нашего дома, говаривала про своих внучек:
-Ангелы, а не дети.
Причем произносила она это необычайно красиво - анделы.
Кто такие анделы, какие они и чем мы, я и мои старшие сестры, на них похожи, я не понимала, но очень этим сравнением гордилась. Ведь это говорила моя бабушка, а она самая мудрая в семье, значит так оно и есть.
Бабуля, милая моя...
Она никогда не поучала, не наставляла, не читала нравоучений, казалось, вообще не вмешивалась в моё воспитание, а просто всегда была рядом: ведь родители на работе, кто ж за дитем присмотрит, кто накормит, косички заплетёт, поможет уроки приготовить. Она не умела ни читать, ни писать, не пришлось выучиться в детстве, ну а в 20-30-е годы, когда по всей стране советская власть боролась с неграмотностью, ей уже было не до этого - семья, дети, хозяйство, работа в колхозе. Да и, как она говорила
- Совестно за парту садиться в тридцать-то лет.
Вот и осталась "небразованной". А уроки делать все равно помогала:
- Старайся, дочка, шибче старайся. Пиши красивше, вон кака буковка-то негодяшша вышла.
И я старалась изо всех сил, так хотелось, чтоб все буковки были годящимися для бабушки, чтоб погладила она меня по соломенным моим волосенкам своей мягкой и теплой рукой и просто сказала:
- Умница моя, разумница…
Бабушка никогда не говорила о Боге. Глубоко верующая и неграмотная, но внутренне интеллигентная, она смиренно приняла выбор сына и снохи:
- Оне партейные оба.
И только неустанно молилась за детей своих и внуков, просила Господа простить их, неразумных, и не покидать, хранить им здоровье и уберегать от бед и напастей. Часто я наблюдала за бабушкой, стоя за дверью её крошечной комнатки. В двери было маленькое стеклянное оконце, дотянуться до которого и заглянуть внутрь таинственной комнаты мне, крохе, стоило больших усилий. Стоять на цыпочках было неудобно, но я терпела, так сильно притягивало меня непонятное действо. Бабушка зажигала лампадку под образами, размеренно произносила слова, подаваясь вперёд корпусом и осеняя себя крестным знамением. Иногда она вставала на колени, отдавая земные поклоны, тогда мне её не было видно и оттого становилось страшно. Успокаивало только размеренное, распевное не то чтение, не то песня.
На самом деле мне не запрещалось заходить в бабушкину комнату, но и не звала она меня туда. Лишь однажды, когда я лежала с температурой из-за ангины, а мама, как всегда, была в школе, бабушка взяла меня за ручку и повела в свою каморку. Там уложила меня на старую неудобную кушетку и накрыла своим пуховым платком. Потом достала из-за сундука трёхлитровую банку с мёдом. Крышкой банке служил кусок плотной коричневой бумаги, аккуратно обмотанный белой ниткой. Бережно намотав нитку на палец, бабушка открыла заветную банку, отколупала большой ложкой ярко-жёлтый комок уже засахаренного мёда и протянула мне:
- Давай, дочка, медок-то хороший, он тебя живо вылечит!
Я откусывала от комка кусочки, придавливала языком твёрдые крупинки и чувствовала, как, растворяясь, они обволакивают и обжигают моё больное горло.
- Дерёт аль нет? - спрашивала меня бабушка. Я кивала, а она удовлетворённо улыбалась и гладила меня по голове.
- Ну вот и ладно, вот и хорошо. Бог даст, так ужо и выздоровеешь! Мне было так сладко, не от мёда, конечно, а от бабушкиной спокойной заботы, от тепла её мягкой старческой руки, а ещё от света горящей лампадки. Мне вовсе не хотелось уходить из этой удивительной комнатки. Я лежала, смотрела в угол с образами. Маленькие иконки с яркими напечатанными картинками не были мне интересны, а вот стоящая по центру икона, старинная, с потемневшим от времени изображением, покорила меня своим таинственным притяжением. Икона была в медном окладе, так что взору открывалась только лицо и рука изображённого мужчины. Но и этого было достаточно, чтобы привлечь мое детское внимание.
- Бабуль, а кто этот дяденька? - решилась я. Бабушка снова погладила меня по голове и просто произнесла :
- Это, дочка, не дяденька, это Господь! Он всегда с нами рядом, он всегда помогает.
Я приподнялась, прижалась к бабушке – мне хотелось спросить у неё ещё что-нибудь, но бабушка меня опередила:
- Ну что, полегше тебе, миленька моя?! Айда, я тебя в твою комнату отведу.
Так я и не узнала, кто такой Господь, почему он везде и как он нам помогает. Вспоминая своё детство, я не перестаю удивляться мудрости этой старой, «небразованной», как она говорила, женщины. Не говоря о Боге, не заставляя молиться, не навязывая своих правил, а просто отдавая свою Любовь, она привела меня к Вере.
История от Елены Алексеевной Тепловой г. Жигулевск
