Отношение к книгам у нее было сложное.
Читать не умела, ну то есть, могла по слогам прочитать несколько слов, но чтобы вот читать глазами, бегло не могла - две зимы церковно-приходской школы, вот и всё образование.
В моем детстве и юности, книги играли очень важную роль, как и в жизни любой образованной советской семьи. Они были объектом уважения, культа, престижа.
Хорошие книги трудно было купить, надо было «доставать».
Например, перед всеми комсомольскими и конференциями в фойе бывали организованы книжные прилавки, и туда всегда стояли очереди.
Принести домой с районной партийной конференции коробку конфет и двухтомник Чехова, например, это как притащить убитого мамонта в первобытное племя.
Книги можно было купить и в командировках по области. В маленьких городках и селах спрос на них был меньше, и поэтому я как - то смогла купить редкое издание Ахматовой именно в каком -то райцентре, роясь на книжных прилавках.
А уж поездка в какую-нибудь национальную республику – вообще, была поводом для легенд.
- Представляете, у них в книжных магазинах свободно лежит «Мастер и Маргарита» Булгакова,- рассказывала я после поездки в Ташкент.
У моего дяди была серия «Библиотека всемирной литературы» двести томов, уму непостижимо.
Там было все – от «Рамаяны» и «Одиссеи», до Шолохова и Твардовского.
Иметь такое богатство могли далеко не все - дядя был директором крупнейшего свинокомплекса, он мог себе это позволить.
Подписку на серию «Всемирной литературы» распределяли в райкомах партии. Стоила она копейки, но купить ее было невозможно. Только «по распределению»
Эта серия необычайно ценилась.
Когда в конце 70-х стали уезжать в Израиль еврейские семьи, они продавали книжную серию БВЛ за сумму, эквивалентную стоимости машины.
По крайней мере, родители моей подруги Сони сделали именно так.
Ну, то есть, понятно, как ценились книги в советское время.
В нашей семье тоже, только бабушка этого не понимала. Она считала, что чтение - это от безделья.
В их крестьянской семье никаких книг отродясь не было. Кроме дедовского «справочника ветеринарного фельдшера», который он даже на фронт с собой.
Впрочем, была еще одна книга. Но мы с братом ее сожгли.
Это был сборник молитв, дореволюционного еще издания.
Нам с братом было по шесть лет, и мы боролись с бабушкиной верой в бога, как могли.
Видели, как наши родители осуждают ее походы в церковь, и решили поспособствовать ее вразумлению.
Порвали книгу на листы, и подсунули в печь на растопку.
Бабушка уже плохо видела тогда, и решила, что это просто газетка.
Потом хватилась через некоторое время, когда увидела выдранную обложку от книги.
И поняла, что она сама сожгла.
А потом мы узнали историю этой книги.
Это было старинное монастырское издание молитв.
Его принес в дом бабушкин брат, который был монахом на Афоне.
Он с детства пристрастился к молитвам и часто убегал в церковь, один.
Работал он не очень хорошо, был мечтательным ребёнком, мог запросто забыть про своё стадо, куда его с десяти лет поставили пастушком.
Словом, лет в пятнадцать он объявил родителям, что хочет уйти в монастырь.
Бабушка сказала, что родители пытались его удержать от этого шага, но за него пришел просить местный батюшка, и отец сдался. Хотя работник в семье был очень нужен.
Много лет о нем ничего не знали.
И вдруг, уже после начала войны, он прибежал на несколько часов с железнодорожной станции, на побывку. Их эшелон ехал на фронт, и застрял на время у станции Толкай.
Брат рассказал, что жил на Афоне, но потом туда пришли большевики, половину монахов поубивали, остальные разбежались. Он успел уйти в Грузию, жил там в горных монастырях, вплоть до начала войны, откуда его и призвали в армию.
Из монастыря он взял с собой на фронт несколько молитвенных книг, одну из них подарил сестре.
Уехал на войну, да так никогда оттуда и не вернулся.
Вряд ли он успел стать хорошим солдатом, этот бывший пастушок…
Так вот, именно этот молитвенник мы и сожгли…
Мне до сих пор стыдно.
Видимо, поэтому я испытываю священный трепет перед книгами вообще, и перед старинными в частности.
А бабушка – нет, не испытывала. Не видела от них пользы.
Вот пользу счета она понимала, и считала очень хорошо – могла в уме быстро сложить несколько цифр, особенно, если это были цены на рынке.
Однажды удивила моего отца тем, что быстро рассчитала стоимость свиного мяса, которое получается, если поросёнка кормить хлебом, в 70-е годы в деревнях комбикорма не было, зато хлеб продавался по очень низким ценам, и многие крестьяне им кормили скотину.
Бабушка мгновенно определила, по какой цене надо продать мясо, чтобы не оказаться в убытках. И отец, помню, был удивлен этой скоростью – ему надо было гораздо дольше подсчитывать и соображать для этого.
Наши лежания на диване с книжками бабушка воспринимала как лень, может в этом и была доля правды.
Полоть картошку на жаре, или поливать огурцы из колодца мне не очень нравилось.
Читать было гораздо интереснее.
История от Ларисы Матросовой
Читать не умела, ну то есть, могла по слогам прочитать несколько слов, но чтобы вот читать глазами, бегло не могла - две зимы церковно-приходской школы, вот и всё образование.
В моем детстве и юности, книги играли очень важную роль, как и в жизни любой образованной советской семьи. Они были объектом уважения, культа, престижа.
Хорошие книги трудно было купить, надо было «доставать».
Например, перед всеми комсомольскими и конференциями в фойе бывали организованы книжные прилавки, и туда всегда стояли очереди.
Принести домой с районной партийной конференции коробку конфет и двухтомник Чехова, например, это как притащить убитого мамонта в первобытное племя.
Книги можно было купить и в командировках по области. В маленьких городках и селах спрос на них был меньше, и поэтому я как - то смогла купить редкое издание Ахматовой именно в каком -то райцентре, роясь на книжных прилавках.
А уж поездка в какую-нибудь национальную республику – вообще, была поводом для легенд.
- Представляете, у них в книжных магазинах свободно лежит «Мастер и Маргарита» Булгакова,- рассказывала я после поездки в Ташкент.
У моего дяди была серия «Библиотека всемирной литературы» двести томов, уму непостижимо.
Там было все – от «Рамаяны» и «Одиссеи», до Шолохова и Твардовского.
Иметь такое богатство могли далеко не все - дядя был директором крупнейшего свинокомплекса, он мог себе это позволить.
Подписку на серию «Всемирной литературы» распределяли в райкомах партии. Стоила она копейки, но купить ее было невозможно. Только «по распределению»
Эта серия необычайно ценилась.
Когда в конце 70-х стали уезжать в Израиль еврейские семьи, они продавали книжную серию БВЛ за сумму, эквивалентную стоимости машины.
По крайней мере, родители моей подруги Сони сделали именно так.
Ну, то есть, понятно, как ценились книги в советское время.
В нашей семье тоже, только бабушка этого не понимала. Она считала, что чтение - это от безделья.
В их крестьянской семье никаких книг отродясь не было. Кроме дедовского «справочника ветеринарного фельдшера», который он даже на фронт с собой.
Впрочем, была еще одна книга. Но мы с братом ее сожгли.
Это был сборник молитв, дореволюционного еще издания.
Нам с братом было по шесть лет, и мы боролись с бабушкиной верой в бога, как могли.
Видели, как наши родители осуждают ее походы в церковь, и решили поспособствовать ее вразумлению.
Порвали книгу на листы, и подсунули в печь на растопку.
Бабушка уже плохо видела тогда, и решила, что это просто газетка.
Потом хватилась через некоторое время, когда увидела выдранную обложку от книги.
И поняла, что она сама сожгла.
А потом мы узнали историю этой книги.
Это было старинное монастырское издание молитв.
Его принес в дом бабушкин брат, который был монахом на Афоне.
Он с детства пристрастился к молитвам и часто убегал в церковь, один.
Работал он не очень хорошо, был мечтательным ребёнком, мог запросто забыть про своё стадо, куда его с десяти лет поставили пастушком.
Словом, лет в пятнадцать он объявил родителям, что хочет уйти в монастырь.
Бабушка сказала, что родители пытались его удержать от этого шага, но за него пришел просить местный батюшка, и отец сдался. Хотя работник в семье был очень нужен.
Много лет о нем ничего не знали.
И вдруг, уже после начала войны, он прибежал на несколько часов с железнодорожной станции, на побывку. Их эшелон ехал на фронт, и застрял на время у станции Толкай.
Брат рассказал, что жил на Афоне, но потом туда пришли большевики, половину монахов поубивали, остальные разбежались. Он успел уйти в Грузию, жил там в горных монастырях, вплоть до начала войны, откуда его и призвали в армию.
Из монастыря он взял с собой на фронт несколько молитвенных книг, одну из них подарил сестре.
Уехал на войну, да так никогда оттуда и не вернулся.
Вряд ли он успел стать хорошим солдатом, этот бывший пастушок…
Так вот, именно этот молитвенник мы и сожгли…
Мне до сих пор стыдно.
Видимо, поэтому я испытываю священный трепет перед книгами вообще, и перед старинными в частности.
А бабушка – нет, не испытывала. Не видела от них пользы.
Вот пользу счета она понимала, и считала очень хорошо – могла в уме быстро сложить несколько цифр, особенно, если это были цены на рынке.
Однажды удивила моего отца тем, что быстро рассчитала стоимость свиного мяса, которое получается, если поросёнка кормить хлебом, в 70-е годы в деревнях комбикорма не было, зато хлеб продавался по очень низким ценам, и многие крестьяне им кормили скотину.
Бабушка мгновенно определила, по какой цене надо продать мясо, чтобы не оказаться в убытках. И отец, помню, был удивлен этой скоростью – ему надо было гораздо дольше подсчитывать и соображать для этого.
Наши лежания на диване с книжками бабушка воспринимала как лень, может в этом и была доля правды.
Полоть картошку на жаре, или поливать огурцы из колодца мне не очень нравилось.
Читать было гораздо интереснее.
История от Ларисы Матросовой
