Отношение к книгам у нее было сложное. Читать не умела, ну то есть, могла по слогам прочитать несколько слов, но чтобы вот читать глазами, бегло не могла - две зимы церковно-приходской школы, вот и всё образование. В моем детстве и юности, книги играли очень важную роль, как и в жизни любой образованной советской семьи. Они были объектом уважения, культа, престижа. Хорошие книги трудно было купить, надо было «доставать». Например, перед всеми комсомольскими и конференциями в фойе бывали организованы книжные прилавки, и туда всегда стояли очереди. Принести домой с районной партийной конференции коробку конфет и двухтомник Чехова, например, это как притащить убитого мамонта в первобытное племя. Книги можно было купить и в командировках по области. В маленьких городках и селах спрос на них был меньше, и поэтому я как - то смогла купить редкое издание Ахматовой именно в каком -то райцентре, роясь на книжных прилавках. А уж поездка в какую-нибудь национальную республику – вообще, была поводом для легенд. - Представляете, у них в книжных магазинах свободно лежит «Мастер и Маргарита» Булгакова,- рассказывала я после поездки в Ташкент. У моего дяди была серия «Библиотека всемирной литературы» двести томов, уму непостижимо. Там было все – от «Рамаяны» и «Одиссеи», до Шолохова и Твардовского. Иметь такое богатство могли далеко не все - дядя был директором крупнейшего свинокомплекса, он мог себе это позволить. Подписку на серию «Всемирной литературы» распределяли в райкомах партии. Стоила она копейки, но купить ее было невозможно. Только «по распределению» Эта серия необычайно ценилась. Когда в конце 70-х стали уезжать в Израиль еврейские семьи, они продавали книжную серию БВЛ за сумму, эквивалентную стоимости машины. По крайней мере, родители моей подруги Сони сделали именно так. Ну, то есть, понятно, как ценились книги в советское время. В нашей семье тоже, только бабушка этого не понимала. Она считала, что чтение - это от безделья. В их крестьянской семье никаких книг отродясь не было. Кроме дедовского «справочника ветеринарного фельдшера», который он даже на фронт с собой. Впрочем, была еще одна книга. Но мы с братом ее сожгли. Это был сборник молитв, дореволюционного еще издания. Нам с братом было по шесть лет, и мы боролись с бабушкиной верой в бога, как могли. Видели, как наши родители осуждают ее походы в церковь, и решили поспособствовать ее вразумлению. Порвали книгу на листы, и подсунули в печь на растопку. Бабушка уже плохо видела тогда, и решила, что это просто газетка. Потом хватилась через некоторое время, когда увидела выдранную обложку от книги. И поняла, что она сама сожгла. А потом мы узнали историю этой книги. Это было старинное монастырское издание молитв. Его принес в дом бабушкин брат, который был монахом на Афоне. Он с детства пристрастился к молитвам и часто убегал в церковь, один. Работал он не очень хорошо, был мечтательным ребёнком, мог запросто забыть про своё стадо, куда его с десяти лет поставили пастушком. Словом, лет в пятнадцать он объявил родителям, что хочет уйти в монастырь. Бабушка сказала, что родители пытались его удержать от этого шага, но за него пришел просить местный батюшка, и отец сдался. Хотя работник в семье был очень нужен. Много лет о нем ничего не знали. И вдруг, уже после начала войны, он прибежал на несколько часов с железнодорожной станции, на побывку. Их эшелон ехал на фронт, и застрял на время у станции Толкай. Брат рассказал, что жил на Афоне, но потом туда пришли большевики, половину монахов поубивали, остальные разбежались. Он успел уйти в Грузию, жил там в горных монастырях, вплоть до начала войны, откуда его и призвали в армию. Из монастыря он взял с собой на фронт несколько молитвенных книг, одну из них подарил сестре. Уехал на войну, да так никогда оттуда и не вернулся. Вряд ли он успел стать хорошим солдатом, этот бывший пастушок… Так вот, именно этот молитвенник мы и сожгли… Мне до сих пор стыдно. Видимо, поэтому я испытываю священный трепет перед книгами вообще, и перед старинными в частности. А бабушка – нет, не испытывала. Не видела от них пользы. Вот пользу счета она понимала, и считала очень хорошо – могла в уме быстро сложить несколько цифр, особенно, если это были цены на рынке. Однажды удивила моего отца тем, что быстро рассчитала стоимость свиного мяса, которое получается, если поросёнка кормить хлебом, в 70-е годы в деревнях комбикорма не было, зато хлеб продавался по очень низким ценам, и многие крестьяне им кормили скотину. Бабушка мгновенно определила, по какой цене надо продать мясо, чтобы не оказаться в убытках. И отец, помню, был удивлен этой скоростью – ему надо было гораздо дольше подсчитывать и соображать для этого. Наши лежания на диване с книжками бабушка воспринимала как лень, может в этом и была доля правды. Полоть картошку на жаре, или поливать огурцы из колодца мне не очень нравилось. Читать было гораздо интереснее.