В одной из комнат старого дома вечно спешат часы. Там девочка ничего еще не знает о себе И думает, что все на свете может. В комнате напротив часы всегда точны. Там старуха плачет над собой и деловито кашляет.
А я между.
И чем ближе к одной из них, тем дальше от другой. Мы стоим посреди комнаты, обнявшись, и раскачиваемся медленно.
Я прижалась щекой к твоей голубой домашней майке.
Тепло, уютно. Из кухни по всему дому разносится аромат готовящегося обеда и бабушкиных папирос…
Ты такой большой, толстый и добрый. Я очень тебя люблю. У тебя худые, чистые всегда, пахнущие больницей руки. Длинные (как у музыканта – так говорят) пальцы и ногти как желуди. У тебя густые рыжие брови. Раньше ты был рыжим… Я этого не знаю. Я помню тебя только седым.
Жарко. Жара висит, давит, пригибает вниз. Хочется скинуть платье и лечь в тень на перегретую землю. И не шевелиться. Солнце настигает и сквозь тяжелую пыльную зелень. Соседская девчонка – хоть бы что. Она из дома только что вышла. Я ее не знаю. Подойти хочется…
Но мне так всегда трудно дается это,
- Как тебя звать?
Мы ходим кругами и искоса переглядываемся.
- Пошли со мной? Ты че одна-то?
Ее белобрысые палки-косички насмешливо торчат.
- Куда?
- На Кудыкину гору воровать помидору!
Я даже отвернулась от неожиданности и обиды.
- Пошли, - она перешла на таинственный шепот, - я тебе взаправду Кудыкину гору покажу? А?
- Это вон та что ль? – покосилась я недоверчиво.
- Да нет, пошли скорее, увидишь!
И я уже поверила. Я почти бегу. Ведь если по-настоящему на Кудыкину гору… Ее ж никто никогда не видел, а я увижу.
Если по-настоящему на Кудыкину гору, то…
Спотыкаюсь и с разбега проезжаю на коленке. Из раскрытой кухонной форточки слышу грозный бабушкин голос. Еще не поднимая глаз вижу – она привстала у окна на табурет, тяжело дышит, а лицо у нее такое, что… Так и не поднимая головы, поворачиваюсь и хромаю к подъезду.
Ты заливаешь мне йодом ссадину.
- И куда ж ты так спешила?
Я со слезами в горле еле выговариваю:
- На к-кудыкину го-о-ру…
Ты смотришь на меня внимательно. В уголках рта чуть грустит улыбка:
- Ну ничего, Рыжик, в следующий раз обязательно…
Больше сдерживаться не могу и разражаюсь громким ревом.
Мы с тобой живем вдвоем. Бабушка лежит в больнице. И у меня есть свой ключ! А сегодня ты ушел на работу, а я сбежала в кино без спроса. Ты думал, что я дома, а я давилась мороженым и представляла, что будет, если ты придешь, а меня не будет. Потом прибежала, запыхавшись, открыла дверь своим ключом и стала ждать тебя. Ты пришел скоро.
- Ну-с, что поделывали, барышня?
Я смотрю на тебя широко распахнутыми честными глазами. Даже языку щекотно от моей тайны…
Я тебя ненавижу! Твои гадкие рыжие волосы на руках, твои веснушки, твой арбуз-живот, твои широченные зеленые штаны…
Я прямо задыхаюсь от тебя.
- Ходячий желудок! – шиплю я непонятные, неизвестно где услышанные слова и чувствую злое облегчение…
Проходит полчаса. Я тихонько подхожу и, обняв тебя, замираю. Ты гладишь меня по голове.
- Прости, пожалуйста, - давлюсь я своим противно-непослушным голосом. И знаю, что ты меня уже простил…
Тебе ничего не надо объяснять.
Ты умираешь. На кровати лежит твое неожиданно удлинившееся, исхудевшее тело. Меня позвали к тебе. Посадили у твоего изголовья на табурет. Ты говоришь что-то быстро и невнятно, будто снова бредишь после морфия.
Я ничего не разбираю, мне страшно, и я прячу глаза.
А ты гладишь мою руку костлявыми пальцами и говоришь что-то быстро и невнятно – не разобрать. И очень хочется, чтобы ты отпустил мою руку и перестал говорить…
Ты знал, что неизлечим. Семидесятилетний военный врач, ты все знал о смерти.
В доме много чужих людей, посреди комнаты на табуретках – твой гроб. Под гробом съежилась кошка. Она тебя любит и все чувствует. Я не могу больше в комнате…
В прихожей говорят, что ты хорошо выглядишь. Я не понимаю, как может хорошо выглядеть это чужое желтое лицо…
Под подбородок тебе что-то положили, и он задран вверх.
Я выхожу на лестничную площадку. Сижу на перилах.
Приходят ребята, непривычно притихшие. У кого-то есть воздушный шарик. Мы его надуваем. Он высоко подпрыгивает по ступенькам. Кто-то сказал смешное, наверное.
Я тихо смеюсь.
Мне одиннадцать лет, и это первая в моей жизни смерть.
История от Лукьяновой Ирины Анатольевны, г Самара
А я между.
И чем ближе к одной из них, тем дальше от другой. Мы стоим посреди комнаты, обнявшись, и раскачиваемся медленно.
Я прижалась щекой к твоей голубой домашней майке.
Тепло, уютно. Из кухни по всему дому разносится аромат готовящегося обеда и бабушкиных папирос…
Ты такой большой, толстый и добрый. Я очень тебя люблю. У тебя худые, чистые всегда, пахнущие больницей руки. Длинные (как у музыканта – так говорят) пальцы и ногти как желуди. У тебя густые рыжие брови. Раньше ты был рыжим… Я этого не знаю. Я помню тебя только седым.
Жарко. Жара висит, давит, пригибает вниз. Хочется скинуть платье и лечь в тень на перегретую землю. И не шевелиться. Солнце настигает и сквозь тяжелую пыльную зелень. Соседская девчонка – хоть бы что. Она из дома только что вышла. Я ее не знаю. Подойти хочется…
Но мне так всегда трудно дается это,
- Как тебя звать?
Мы ходим кругами и искоса переглядываемся.
- Пошли со мной? Ты че одна-то?
Ее белобрысые палки-косички насмешливо торчат.
- Куда?
- На Кудыкину гору воровать помидору!
Я даже отвернулась от неожиданности и обиды.
- Пошли, - она перешла на таинственный шепот, - я тебе взаправду Кудыкину гору покажу? А?
- Это вон та что ль? – покосилась я недоверчиво.
- Да нет, пошли скорее, увидишь!
И я уже поверила. Я почти бегу. Ведь если по-настоящему на Кудыкину гору… Ее ж никто никогда не видел, а я увижу.
Если по-настоящему на Кудыкину гору, то…
Спотыкаюсь и с разбега проезжаю на коленке. Из раскрытой кухонной форточки слышу грозный бабушкин голос. Еще не поднимая глаз вижу – она привстала у окна на табурет, тяжело дышит, а лицо у нее такое, что… Так и не поднимая головы, поворачиваюсь и хромаю к подъезду.
Ты заливаешь мне йодом ссадину.
- И куда ж ты так спешила?
Я со слезами в горле еле выговариваю:
- На к-кудыкину го-о-ру…
Ты смотришь на меня внимательно. В уголках рта чуть грустит улыбка:
- Ну ничего, Рыжик, в следующий раз обязательно…
Больше сдерживаться не могу и разражаюсь громким ревом.
Мы с тобой живем вдвоем. Бабушка лежит в больнице. И у меня есть свой ключ! А сегодня ты ушел на работу, а я сбежала в кино без спроса. Ты думал, что я дома, а я давилась мороженым и представляла, что будет, если ты придешь, а меня не будет. Потом прибежала, запыхавшись, открыла дверь своим ключом и стала ждать тебя. Ты пришел скоро.
- Ну-с, что поделывали, барышня?
Я смотрю на тебя широко распахнутыми честными глазами. Даже языку щекотно от моей тайны…
Я тебя ненавижу! Твои гадкие рыжие волосы на руках, твои веснушки, твой арбуз-живот, твои широченные зеленые штаны…
Я прямо задыхаюсь от тебя.
- Ходячий желудок! – шиплю я непонятные, неизвестно где услышанные слова и чувствую злое облегчение…
Проходит полчаса. Я тихонько подхожу и, обняв тебя, замираю. Ты гладишь меня по голове.
- Прости, пожалуйста, - давлюсь я своим противно-непослушным голосом. И знаю, что ты меня уже простил…
Тебе ничего не надо объяснять.
Ты умираешь. На кровати лежит твое неожиданно удлинившееся, исхудевшее тело. Меня позвали к тебе. Посадили у твоего изголовья на табурет. Ты говоришь что-то быстро и невнятно, будто снова бредишь после морфия.
Я ничего не разбираю, мне страшно, и я прячу глаза.
А ты гладишь мою руку костлявыми пальцами и говоришь что-то быстро и невнятно – не разобрать. И очень хочется, чтобы ты отпустил мою руку и перестал говорить…
Ты знал, что неизлечим. Семидесятилетний военный врач, ты все знал о смерти.
В доме много чужих людей, посреди комнаты на табуретках – твой гроб. Под гробом съежилась кошка. Она тебя любит и все чувствует. Я не могу больше в комнате…
В прихожей говорят, что ты хорошо выглядишь. Я не понимаю, как может хорошо выглядеть это чужое желтое лицо…
Под подбородок тебе что-то положили, и он задран вверх.
Я выхожу на лестничную площадку. Сижу на перилах.
Приходят ребята, непривычно притихшие. У кого-то есть воздушный шарик. Мы его надуваем. Он высоко подпрыгивает по ступенькам. Кто-то сказал смешное, наверное.
Я тихо смеюсь.
Мне одиннадцать лет, и это первая в моей жизни смерть.
История от Лукьяновой Ирины Анатольевны, г Самара
