Скрипичный футляр в руке у девочки выглядела нелепо. Другой рукой она тянула перекинутый через плечо, сплетенный из старого тряпья жгут, конец которого был привязан к санкам. На санках, затянутое в старое одеяло, лежало чьё-то высохшее тело. Девочка упиралась ногами в натоптанную среди сугробов широкую тропу, останавливалась через несколько шагов, чтобы передохнуть, а потом, нагибалась к тропе, как старушка, продолжая тянуть свои траурные санки.
- Наверное, везёт сестру или брата, - подумал Михаил Иванович, скользнув взглядом по страшному свёртку. Блокадный Ленинград убивал людей быстрее чем регулярные бомбёжки и обстрелы. Карточки на мизерные пайки не спасали. Остальные выживали, кто как мог, да не у всех выходило. Военных снабжали немного лучше, они всё же не давали немцу захватить то, что ещё дышало и шевелилось в эту холодную первую зиму, то, что ещё жило.
Михаил Иванович Полынов был профессиональным военным, и до войны вместе с женой Марией по долгу службы пожил в разных городах страны, в Пскове, где родились две любимых дочери, потом в Минске, где появился на свет первый сын, и в Сортавале, это уже в Карелии, в финскую войну, родился младшенький. Посмотрев на девочку, он подумал о своих, успевших эвакуироваться на родину жены в Сызрань. Как они там, без него?
Почему-то вспомнилось, как ему поручили сопровождать семьи военных, в том числе и свою, в Куйбышев. Отказался, посчитал это неправильным, отправил вместо себя девчонку – лейтенанта, но по другому то как?
Война научила смотреть на людские смерти сдержано, но это в бою, а здесь гражданские, окружённые со всех сторон, в полуразрушенном городе, сжираемые болезнями и голодом.
- Бог ты мой, когда же всё это закончится? - он внимательно посмотрел на девочку, в старом, явно не с её плеча, осеннем пальто. Платочек серый на голове, огромные валенки по колено, один с выдранным носком, с пришитой кое-как заплаткой, да дырявенькие варежки. Чуть не заплакал.
- Кто это у тебя?
- Маму везу. Померла вчера.
- Вижу, что не оживёт. А скрипка тебе зачем?
- Мамочка артисткой была, играла в театре, потом в госпитале для раненых солдатиков, вот я и хотела, чтобы её любимая скрипка была с ней рядом, когда я её довезу до кладбища.
- Я бы тебе помог, милая, но у нас скоро атака. Хочешь я сыграю на скрипке для твоей мамы и для тебя? - лейтенант Полынов до войны умудрился получить музыкальное образование, и скрипку немного успел освоить.
- Пожалуйста! Мама бы этого очень хотела, - и протянула ему футляр
Михаил Иванович снял рукавицы, достал скрипку и старенький смычок, на трости которого ещё осталось несколько волос.
- Попробую, - онемевшие пальцы коснулись грифа, он подстроил скрипку, насколько это было возможно на морозе и заиграл,
– Это для тебя и твоей мамы…
Полонез Огинского пронзительно вырвался на свободу и казалось, что скрипка плачет за всех сразу – за измученных блокадой людей, за солдат, ожидающих приказов в окопах, за истерзанную врагом землю и за город, что стал оплотом сопротивления, ярости и надежды. По щеке лейтенанта, побежала слеза, и не докатившись до подбородка, запуталась в серой щетине. Казалось ветер затих, вдруг отступил легкий утренний морозец, и даже стало как-то легче дышать. Лишь старая ветла тихонько поскрипывала ветками, продолжая закончившуюся мелодию.
Из оцепенения вывело легкое покашливание, - Кхе, кхе…
Лейтенант обернулся, за спиной стоял посыльный и переминался с ноги на ногу. В глазах его тоже блестели слёзы.
- Товарищ лейтенант, вас ждут в расположении.
Михаил Иванович вздохнул, вытер глаза и убрал скрипку со смычком в футляр, потом залез в карман шинели, и выудив оттуда три куска сахара, аккуратно обдул с них махорочные крошки.
- Возьми, милая, это всё, что у меня есть, - он повернулся и отправился за посыльным.
Палата в госпитале была забита под завязку, среди кроватей оставались узкие проходы, через которые, санитарки едва протискивались, чтобы добраться до раненого.
- Главный медицинский персонал у нас, это санитарки, - говорил хмурый главврач, сухим и колючим взглядом обводя очередную палату, обращаясь к бойцам,- берегите их, товарищи,
- Медикаментов не хватает, но есть человеческое участие. Сейчас это очень важно.
Сам он почти верил своим словам, и старался не обижать никого, ни врачей, которые падали от усталости, засыпая на ходу, ни младший персонал. Все, как в заведённом кем - то механизме, скрипевшим шестерёнками, но всё равно, работающим, ощущали себя одним целым, и сжав зубы, продолжали работать. Люди почти жили в госпитале, лишь изредка вырываясь домой, к ещё живым своим близким, с крохами, которые могли продлить тем жизни, а иногда и спасти их.
Лейтенант Михаил Полынов лежал у окна, самый дальний от двери. К нему добирались реже, иногда меняя повязки, смачивая потрескавшиеся сухие губы водой и подкармливая чем-то с ложечки. В полубреду часто приходила мысль, что может быть уже и смысла нет тратить на него силы. Тяжелораненный, но державшийся, непонятно ещё как на этом свете, он как сквозь ватное одеяло, вдруг услышал, как у дверей заиграла скрипка. Открыть глаза было невозможно, но звук доходил до сознания и как свежий ветерок приносил какой-то покой, убаюкивая, успокаивая и унося боль.
Концерт был коротким, играла девочка лет десяти, наверное немного могла ещё сыграть. Она протискивалась между кроватями, кланяясь и поглаживая раненых, кого по руке, кого по волосам, те кто как мог, делились с ней, кто кусочком хлеба, кто кусочком сахара. Присела на кровать и к Полынову, увидев маленькую фотографию на тумбочке у кровати, лежащего человека с ног до головы опоясывали окровавленные бинты, и разглядеть его не было никакой возможности. Она погладила его по лежащей на одеяле руке и вложила в ладонь кусочек сахара:
- Я вас узнала. Вы играли нам с мамой на скрипке этой зимой. Теперь и я вам поиграла. Выздоравливайте, пожалуйста…
4-го июля 1942 года лейтенант Михаил Иванович Полынов, 1903 года рождения, был похоронен на Пискаревском кладбище.
Этого его семья не знала долгие годы, и Мария, его жена, ждала его всю свою жизнь.
В 2008 году с дочерью Михаила связалась женщина, рассказав о последних днях её отца и показала место его захоронения.
Эта была та самая девочка, которой он играл Полонез Огинского перед боем…
История от Галашиной (Полыновой) Любови Викторовны, г. Сызрань
- Наверное, везёт сестру или брата, - подумал Михаил Иванович, скользнув взглядом по страшному свёртку. Блокадный Ленинград убивал людей быстрее чем регулярные бомбёжки и обстрелы. Карточки на мизерные пайки не спасали. Остальные выживали, кто как мог, да не у всех выходило. Военных снабжали немного лучше, они всё же не давали немцу захватить то, что ещё дышало и шевелилось в эту холодную первую зиму, то, что ещё жило.
Михаил Иванович Полынов был профессиональным военным, и до войны вместе с женой Марией по долгу службы пожил в разных городах страны, в Пскове, где родились две любимых дочери, потом в Минске, где появился на свет первый сын, и в Сортавале, это уже в Карелии, в финскую войну, родился младшенький. Посмотрев на девочку, он подумал о своих, успевших эвакуироваться на родину жены в Сызрань. Как они там, без него?
Почему-то вспомнилось, как ему поручили сопровождать семьи военных, в том числе и свою, в Куйбышев. Отказался, посчитал это неправильным, отправил вместо себя девчонку – лейтенанта, но по другому то как?
Война научила смотреть на людские смерти сдержано, но это в бою, а здесь гражданские, окружённые со всех сторон, в полуразрушенном городе, сжираемые болезнями и голодом.
- Бог ты мой, когда же всё это закончится? - он внимательно посмотрел на девочку, в старом, явно не с её плеча, осеннем пальто. Платочек серый на голове, огромные валенки по колено, один с выдранным носком, с пришитой кое-как заплаткой, да дырявенькие варежки. Чуть не заплакал.
- Кто это у тебя?
- Маму везу. Померла вчера.
- Вижу, что не оживёт. А скрипка тебе зачем?
- Мамочка артисткой была, играла в театре, потом в госпитале для раненых солдатиков, вот я и хотела, чтобы её любимая скрипка была с ней рядом, когда я её довезу до кладбища.
- Я бы тебе помог, милая, но у нас скоро атака. Хочешь я сыграю на скрипке для твоей мамы и для тебя? - лейтенант Полынов до войны умудрился получить музыкальное образование, и скрипку немного успел освоить.
- Пожалуйста! Мама бы этого очень хотела, - и протянула ему футляр
Михаил Иванович снял рукавицы, достал скрипку и старенький смычок, на трости которого ещё осталось несколько волос.
- Попробую, - онемевшие пальцы коснулись грифа, он подстроил скрипку, насколько это было возможно на морозе и заиграл,
– Это для тебя и твоей мамы…
Полонез Огинского пронзительно вырвался на свободу и казалось, что скрипка плачет за всех сразу – за измученных блокадой людей, за солдат, ожидающих приказов в окопах, за истерзанную врагом землю и за город, что стал оплотом сопротивления, ярости и надежды. По щеке лейтенанта, побежала слеза, и не докатившись до подбородка, запуталась в серой щетине. Казалось ветер затих, вдруг отступил легкий утренний морозец, и даже стало как-то легче дышать. Лишь старая ветла тихонько поскрипывала ветками, продолжая закончившуюся мелодию.
Из оцепенения вывело легкое покашливание, - Кхе, кхе…
Лейтенант обернулся, за спиной стоял посыльный и переминался с ноги на ногу. В глазах его тоже блестели слёзы.
- Товарищ лейтенант, вас ждут в расположении.
Михаил Иванович вздохнул, вытер глаза и убрал скрипку со смычком в футляр, потом залез в карман шинели, и выудив оттуда три куска сахара, аккуратно обдул с них махорочные крошки.
- Возьми, милая, это всё, что у меня есть, - он повернулся и отправился за посыльным.
Палата в госпитале была забита под завязку, среди кроватей оставались узкие проходы, через которые, санитарки едва протискивались, чтобы добраться до раненого.
- Главный медицинский персонал у нас, это санитарки, - говорил хмурый главврач, сухим и колючим взглядом обводя очередную палату, обращаясь к бойцам,- берегите их, товарищи,
- Медикаментов не хватает, но есть человеческое участие. Сейчас это очень важно.
Сам он почти верил своим словам, и старался не обижать никого, ни врачей, которые падали от усталости, засыпая на ходу, ни младший персонал. Все, как в заведённом кем - то механизме, скрипевшим шестерёнками, но всё равно, работающим, ощущали себя одним целым, и сжав зубы, продолжали работать. Люди почти жили в госпитале, лишь изредка вырываясь домой, к ещё живым своим близким, с крохами, которые могли продлить тем жизни, а иногда и спасти их.
Лейтенант Михаил Полынов лежал у окна, самый дальний от двери. К нему добирались реже, иногда меняя повязки, смачивая потрескавшиеся сухие губы водой и подкармливая чем-то с ложечки. В полубреду часто приходила мысль, что может быть уже и смысла нет тратить на него силы. Тяжелораненный, но державшийся, непонятно ещё как на этом свете, он как сквозь ватное одеяло, вдруг услышал, как у дверей заиграла скрипка. Открыть глаза было невозможно, но звук доходил до сознания и как свежий ветерок приносил какой-то покой, убаюкивая, успокаивая и унося боль.
Концерт был коротким, играла девочка лет десяти, наверное немного могла ещё сыграть. Она протискивалась между кроватями, кланяясь и поглаживая раненых, кого по руке, кого по волосам, те кто как мог, делились с ней, кто кусочком хлеба, кто кусочком сахара. Присела на кровать и к Полынову, увидев маленькую фотографию на тумбочке у кровати, лежащего человека с ног до головы опоясывали окровавленные бинты, и разглядеть его не было никакой возможности. Она погладила его по лежащей на одеяле руке и вложила в ладонь кусочек сахара:
- Я вас узнала. Вы играли нам с мамой на скрипке этой зимой. Теперь и я вам поиграла. Выздоравливайте, пожалуйста…
4-го июля 1942 года лейтенант Михаил Иванович Полынов, 1903 года рождения, был похоронен на Пискаревском кладбище.
Этого его семья не знала долгие годы, и Мария, его жена, ждала его всю свою жизнь.
В 2008 году с дочерью Михаила связалась женщина, рассказав о последних днях её отца и показала место его захоронения.
Эта была та самая девочка, которой он играл Полонез Огинского перед боем…
История от Галашиной (Полыновой) Любови Викторовны, г. Сызрань
